«Церковь поминает смерть Той, чей Сын победил смерть, воскрес из мёртвых и нам даровал обещание последнего воскресения и торжества жизни неумирающей. И вот сущность и смысл этой смерти, может быть, лучше всего переданы на той иконе, которая в день праздника Успения полагается в центре храма и составляет как бы средоточие всего празднования. На иконе этой изображена Божия Матерь на смертном одре, мёртвая. Вокруг Неё стоят апостолы Христовы, а над Ней — Сам Христос, держащий в руках Своих Мать Свою живую и навеки с Ним соединённую. Таким образом, мы видим смерть и то, что уже совершилось в этой смерти: не разлука, а соединение, не печаль, а радость, и в пределе, на последней глубине — не смерть, а жизнь. «По рождестве Дева, и по смерти — жива», — поёт Церковь, взирая на икону, и прибавляет: «в рождестве Ты сохранила девство, а в успении мира не оставила...»

И вот приходят на память слова одной из самых глубоких и прекрасных молитв, обращённых к Марии. Молитвы, в которой Мария названа «зарей таинственного дня». «Радуйся, заре таинственного дня!» Словно именно свет этой зари льётся из праздника Успения, словно созерцая эту смерть, стоя у этого смертного одра, — мы понимаем, что смерти больше нет, что само умирание человека стало актом жизни, вхождением его в большую жизнь, в жизнь жительствующую. Ту, Которая всю Себя отдала Христу, до конца возлюбила Его, Он встречает у этих светлых дверей умирания — и вот, смерть становится радостной встречей, и вот, жизнь одолевает, и вот, над всем воцаряется радость и любовь. Она — Мария, Дева, Мать — одна из нас.

Веками вглядываясь, вдумывалась, вживалась Церковь в смерть Той, что была Матерью Иисуса, дала жизнь нашему Спасителю и Господу, всю Себя — вплоть до стояния у креста — отдала Ему. И в этом созерцании Церковь видела, находила, ощущала не страх, не ужас, не конец, а лучезарную, подлинно пасхальную радость. «На бессмертное Твоё успение собрались мы», — поёт Церковь в первом же песнопении этого праздника, и сразу же, в этих первых, начальных словах выражает саму сущность этой радости. «Бессмертное успение». «Бессмертная смерть».

Что же значит это противоречивое, на первый взгляд абсурдное словосочетание? В празднике Успения — вся радостная тайна этой смерти, нам раскрываемая, становящаяся нашей радостью... Ибо если смерть — это ужас и горе разлуки, нисхождение в страшное одиночество и тьму, то всего этого нет в смерти Девы Марии. Ибо смерть Её, как и вся жизнь, — только встреча, только любовь, только приближение к немеркнущему, невечернему свету вечности и вхождение в него. «Совершенная любовь побеждает страх», — говорит апостол любви Иоанн Богослов. И потому нет страха в бессмертном успении Девы Марии. Смерть здесь побеждена изнутри, освобождена от всего того, что наполняет и ужасом, и безнадёжностью. Можно сказать: сама смерть становится жизнью и торжеством жизни. Смерть становится «зарей таинственного дня». И поэтому в этом празднике нет печали, нет надгробного рыдания, нет горя: только свет, только радость. Словно для каждого из нас, приближающихся к этому неизбежному порогу, — открывается уже дверь, и из неё падают, сияют лучи грядущей победы, грядущего Царства Божия.

В эти августовские дни, когда предела красоты достигает природный мир и как бы сам становится хвалой, надеждой, знаком иного мира, в этом особом праздничном свете звучат слова молитвы: «В молитвах неусыпающую Богородицу смерть и умерщвление не удержали. Ибо к жизни перешла Мать самой жизни...» Смерть, перестающая быть смертью. Смерть, светящаяся вечностью и бессмертием. Смерть — не разлука, а соединение. Не печаль, а радость. Не поражение, а победа. Вот что празднуем мы в день Успения Пречистой Матери, предчувствуя, предвосхищая, утверждая уже занимающуюся зарю таинственного дня».

🖋 Прот. Александр Шмеман